В центре первой части «Портрета» - судьба художника Чарткова (в первой редакции он Чертков).
В советском литературоведении очень часто «огрубляли» идею произведения, сводя весь смысл первой части к утверждению, что она посвящена «изображению положения художника в буржуазном обществе и судьбе его искусства, становящегося рыночным товаром». Конечно же, эта тема отражена в повести, но мне кажется, что для Гоголя ограничиться этим было бы невозможно.
В комментариях к первым статьям о повести я вновь встречала мнение о том, что из произведений писателя именно она внушает наибольший ужас. В чём-то я согласна с читателями, но меня больше всего пугает в повести описание не страшного изображения, а страшного перерождения талантливого человека.
Вот первое описание Чарткова: «Старая шинель и нещегольское платье показывали в нем того человека, который с самоотвержением предан был своему труду и не имел времени заботиться о своём наряде, всегда имеющем таинственную привлекательность для молодости». Его размышления «перед картинною лавочкою на Щукином дворе» говорят о понимании сущности искусства, о стремлении к совершенству. Он и портрет-то находит, рассматривая старые полотна, вспомнив «рассказы о том, как иногда у лубочных продавцов были отыскиваемы в сору картины великих мастеров».
А дальше – находка необычного портрета с как будто живыми глазами, неожиданная для самого себя покупка его… Интересно, что автор во второй редакции ещё усугубит, во-первых, бедность художника (в первом варианте он покупал портрет – неожиданно для самого себя – за пятьдесят рублей, а во второй – за «двугривенный»), а во-вторых, уменьшит фантастичность происходящего: Чартков не выбежит из лавки, «не смея и думать о том, чтобы взять его [портрет] с собою» (а затем вдруг обнаружит его на стене в своей комнате), а просто «взял портрет под мышку и потащил его с собою».
А вот сцена в каморке, действительно, «вновь вышитая по старой канве», уже покажет нам возможность рокового перерождения.
В первой редакции повести мы увидим человека, который старательно учится («лежали разбросанные во всех углах ученические его начатки, копии с антиков, тщательные, точные, показывавшие в художнике старание постигнуть фундаментальные законы и внутренний размер природы»), но пока ещё ничего не достиг; он переживает, что не в силах «произвесть своё», и делает грустный вывод: «Нет, я не буду никогда великим художником!»
Во второй всё иначе: «Молодой Чартков был художник с талантом, пророчившим многое; вспышками и мгновениями его кисть отзывалась наблюдательностию, соображением, шибким порывом приблизиться более к природе». Ему хочется «показать свою молодость. Но при всём том он мог взять над собою власть. Временами он мог позабыть всё, принявшись за кисть, и отрывался от неё не иначе, как от прекрасного прерванного сна. Вкус его развивался заметно».
В обеих редакциях художнику явится таинственный старик, изображённый на портрете. Но давайте сравним его явления.
В первом случае он, призвав не бояться его («мы с тобою никогда не разлучимся»), искушает художника: «Ты задумал весьма глупое дело: что тебе за охота целые веки корпеть за азбукою, когда ты давно можешь читать по верхам? Ты думаешь, что долгими усилиями можно постигнуть искусство, что ты выиграешь и получишь что-нибудь?» И даёт совет: «Бери же скорее кисть и рисуй портреты со всего города! бери всё, что ни закажут; но не влюбляйся в свою работу, не сиди над нею дни и ночи... Чем более смастеришь ты в день своих картин, тем больше в кармане будет у тебя денег и славы… Я тебя люблю и потому даю тебе такие советы; я тебе и денег дам, только приходи ко мне».
Всё укладывается в довольно традиционные рамки: антихрист (вспомним, что это он) искушает, слабый человек подчиняется.
Но это слишком просто. И во второй редакции Гоголь создаёт куда более сложный образ художника: он наделён талантом, но, тем не менее, «завидно рисовалась в голодном его воображенье участь богача-живописца», и уже не антихрист с портрета искушает его, а сам он начинает раздумывать: «Зачем я мучусь и, как ученик, копаюсь над азбукой, тогда как мог бы блеснуть ничем не хуже других и быть таким, как они, с деньгами».
А таинственное видение будет молчать и только показывать деньги. Но позвольте напомнить вам один, на мой взгляд, очень важный момент: вот старик развяжет мешок и «с глухим звуком упали на пол тяжелые свёртки в виде длинных столбиков; каждый был завернут в синюю бумагу, и на каждом было выставлено: "1000 червонных"». А он, заворожённый блеском золота в разворачиваемых свёртках, вдруг заметит «один свёрток, откатившийся подалее от других, у самой ножки его кровати, в головах у него. Почти судорожно схватил он его и, полный страха, смотрел, не заметит ли старик. Но старик был, казалось, очень занят. Он собрал все свёртки свои, уложил их снова в мешок и, не взглянувши на него, ушел за ширмы». И с отчаянием будет готовиться всеми силами защищать этот свёрток… Мне кажется, что первый шаг сделан: дьявол уже поселился в душе художника.
Потом будет неожиданная находка свёртка (интересно, что содержимое его во второй редакции десятикратно увеличится), смена квартиры…
И снова отличие: в первой редакции первый заказ он получит «вдруг», без всяких усилий со своей стороны (конечно же, антихристовы происки!). А вот во второй мы увидим не сверхъестественные события, а вполне реальную историю.
Интересна смена намерений Чарткова. Первая его мысль: «Теперь я обеспечен, по крайней мере, на три года, могу запереться в комнату, работать. На краски теперь у меня есть; на обед, на чай, на содержанье, на квартиру есть; мешать и надоедать мне теперь никто не станет; куплю себе отличный манкен, закажу гипсовый торсик, сформую ножки, поставлю Венеру, накуплю гравюр с первых картин. И если поработаю три года для себя, не торопясь, не на продажу, я зашибу их всех, и могу быть славным художником». Вполне достойная и реальная программа!
Но всем известно, что́ вымощено благими намерениями! Вот уже «заговорили в нём двадцать два года и горячая юность». И дело не ограничивается модной одеждой и вкусными обедами. «Взявши десяток червонцев, отправился он к одному издателю ходячей газеты, прося великодушной помощи; был принят радушно журналистом, назвавшим его тот же час "почтеннейший", пожавшим ему обе руки, расспросившим подробно об имени, отчестве, месте жительства, и на другой же день появилась в газете вслед за объявлением о новоизобрётенных сальных свечах [обратите внимание на соседство! Журналистам безразлично, о чём писать и что рекламировать] статья с таким заглавием: "О необыкновенных талантах Чарткова"». И появление богатых заказчиков не заставляет себя ждать.
И, потакая их желаниям, он теряет самого себя. Ещё работая над первым заказом, «он бесчувственно стал сообщать ему тот общий колорит, который даётся наизусть и обращает даже лица, взятые с натуры, в какие-то холодно-идеальные, видимые на ученических программах». Но клиентов всё больше, и вот уже – «со всех сторон только требовали, чтоб было хорошо и скоро. Художник увидел, что оканчивать решительно было невозможно, что всё нужно было заменить ловкостью и быстрой бойкостью кисти».
Профессор предупреждал его: «Смотри, брат, у тебя есть талант; грешно будет, если ты его погубишь... Смотри, чтоб из тебя не вышел модный живописец… Оно заманчиво, можно пуститься писать модные картинки, портретики за деньги. Да ведь на этом губится, а не развёртывается талант».
Именно «модным живописцем» Чартков и стал. Талант загублен. Но, как выяснится позднее, это ещё не самое страшное…
Если понравилась статья, голосуйте и подписывайтесь на мой канал!Уведомления о новых публикациях, вы можете получать, если активизируете "колокольчик" на моём канале
"Оглавление" по циклу здесь
Навигатор по всему каналу здесь
